Всем Записки панк-продюсера!
В такой роли выступал писатель Антон Соя, о чём он успешно вспоминает в книге "Среди акул и крокодилов", которая сегодня разыгрывается для любого из подписчиков Interesting Punk.
Сборник рассказов Антона Владимировича — коллективный портрет поколения, юность которого пришлась на полные надежд перестроечные 1980-е, молодостью стали "лихие" 1990-е, ну а взрослая жизнь подарила все радости и забавы 2000-х.
Для того, что выиграть необходимо выполнить стандартные условия:
►1. сделать репост данного поста;
►2. вступить в группу Писатель Антон Соя и его книги;
►3. дождаться 3 апреля.
►4. прочесть фрагмент повествования про Алекса Оголтелого.
-------------------
Это - не признание в любви. Не претензия на истину. И не попытка очернения. Это просто хрен знает что - памяти Алекса Оголтелого. Изложенное ниже может оскорбить ваши нежные души. Рассказ основан на моих полустёртых воспоминаниях, эмоциях и непроверенных фактах и никак не может считаться биографическим эссе. Тексты Оголтелого я тоже воспроизвёл по памяти. Извините, если что.
В последние годы жизни Алекс Оголтелый (в миру Александр Львович Строгачёв) напоминал безумную старушку-бомжа. Было две таких городских сумасшедших бабушки встреча с которыми в центрах доставляла истинное удовольствие любому гурману-визуалу: Алекс и гениальный композитор Олег Каравайчук. Но композитор был приличной старушкой, а Алекс – бомжихой-клоунессой только что выбравшейся из грязного подвала. Но в каком бы ужасном состоянии он не находился, это нисколько не влияло на бодрость его духа. Он был Джокером до Джокера, чёртовым петрушкой и в жизни, и на сцене. Бешено дёргающейся весёлой марионеткой с вечно выпученными глазами и стоящими дыбом волосами, местами выбритыми, местами крашеными. В любом состоянии, под любыми препаратами при встрече Оголтелый моментально узнавал меня и тут же делился своими насущными новостями. Этот неутомимый чёртик всегда либо записывал, либо только что записал «самый охуительный» альбом (песни из которого а капелла могли быть тут же исполнены в парадняке, на Невском, или вестибюле метро), ну и, конечно, всегда был готов выпить с тобой по этому поводу. Ну, а если ты не хотел выпить, можно было просто дать Алексу денег. Ну, а как не дать такому красавцу.
Помню, как я увидел его в первый раз. Незабываемое зрелище. Мы были в гостях у одноклассницы Аньки Лавровой, (учиться в школе оставалось полгода), и там же в волшебной квартире на канале Грибоедова, где проживало третье поколение художников, одновременно с нами тусовалась безбашенная компания старшего брата именинницы - Феди. Он тоже раньше учился в нашей школе, но ему там стало очень скучно. Федина творческая душа рвалась наружу, одноклассники не разделяли его музыкальных вкусов и свободолюбивых взглядов на жизнь, и в результате он оказался в другой школе, среди подобных изгоев. Там он познакомился с Резиновым Рикошетом и Юрой Скандалом, понял, что он панк и стал Котом Бегемотом. Но самым ярким пятном на совести строителя коммунизма в этой компании был не Федька, не Ослик, и даже не Пиночет, а мелкий бес - Алекс Оголтелый. От него невозможно было отвести глаз. Ростом он был чуть выше крупного зайца и не секунды не стоял на месте. Он сразу начинал общаться с тобой, как с лучшим другом, хотя был явно старше лет на пять, в то время это была настоящая пропасть, но только не для Алекса. Особо меня поразило, что на Алексе было надето три пары штанов! Три! Я в жизни больше не видел человека, скачущего по квартире в трёх парах штанов. И мы скакали вместе с ним заражённые его бешеной энергией и свободой, совершенно невозможными в 1983-м году в стране, упорно строящей коммунизм из серых невзрачных кирпичиков.
Тогда я первый раз увидел живьём (а не в «Международной панораме») людей, нагло и безапелляционно называющих себя панками, советскими панками, чёрт их побери. Вслушайтесь только в эту адскую музыку слов. Хотя никакого бравирования именно панк-стилем не было, Федькина компания называла себя по настроению то панками, то битничками, то какими-то загадочными «плютиками». Может, плютики взялись от знаменитых Карлсоновских «плюти-плюти-плют»? Они были похожи на родственников Карлсона: взрослые (для нас) люди, которые, нарочито идиотничая, бесились как дети в детском саду. Они играли. Играли музыку, играли словами, играли со своим внешним видом, всеми силами пытаясь эпатировать, шокировать, расшевелить наше заскорузлое унылое болото. Больше всего они были похожи на перемещённых во времени футуристов и чинарей, и я думаю, что братья Бурлюки, Маяковский, и Хармс сотоварищи прекрасно влились бы в эту тусу. Но главное в них было не в эпатаже, а в творчестве. Они писали песни и записывали их прямо на этой квартире.
Посреди комнаты с ободранными обоями стояла барабанная установка, составленная из огромной замотанной скотчем «бочки» и разнообразного железа, там же жили комбики с самодельными электрогитарами, электроорган и раздолбанное пианино. На всём этом игралось, не жалея рук и ушей и комната наполнялась колдовством. Одно дело было слушать дома ужасного качества записи «Аквариума», «Кино» и «Зоопарка», и совсем другое – присутствовать, практически участвовать при шаманском обряде рождения новой песни. А для нас желторотых школяров, все песни в тот вечер были новыми. Новыми, как и совсем неприемлемый комсомольцам анархический образ жизни, который к ним прилагался. Алекс в своих трёх парах штанов и футболкой с самодельной надписью «Пора кончать» - прыгал, доставая полуметровой крашеной чёлкой до потолка и орал свои «Травы-муравы», или «Тут я обкакался», а я скакал рядом с ним, раскрыв рот от изумления, пуча глаза и ещё не понимая насколько серьёзно мне в этот вечер снесло крышу.
Одну песню с того домашнего концерта я запомнил надолго. Ну скажите мне, что это не обериутская поэзия:
- Я пошёл на улицу –а-а.
И увидел курицу- а-а.
Я спросил у курицы – а-а.
Ты чего на улице.
Отвечала курица – а-а.
Я того на улице – а-а.
Что другие курицы,
А тоже все на улице!
Эх, курица – кукурюкица
- курюкукица – просто крякица!
Эх, курицу, да кукурюкицу,
Да курюкукицу, да просто крякицу!
Вот такие это были кукурюкицины дети.
Группа Алекса называлась «Народное ополчение» и в этом глумливом названии было больше правды, чем в названии одноимённого проспекта. Постоянного состава в этом коллективе не было. В группе собрались и ополчились против серости будней самые разные представители великого советского народа. Отпетые хулиганы, интеллигенты в третьем поколении, золотая молодёжь и пролетарии с «Кировского завода», бездельники, тунеядцы, талантливые музыканты, играющие невообразимую смесь футуристических жанров, которую моя совесть сейчас ни к одному известному жанру отнести не позволит. Но они тогда считали, что это панк-рок. И мы естественно им верили. А что? Главное - это было нагло, весело, местами смешно и зажигательно. Чем не панк-рок? Жгло уши напалмом и выжигало мозг – настоящее народное ополчение. Концертов у них в те времена априори быть не могло. Да и само их существование выглядело эдакой временной нелепостью, недоглядом со стороны строгих властей. Кстати о строгости. Фамилия у Алекса была Строгачёв. На вопрос о национальности, Алекс напористо отвечал «Да!», сразу снимая всякие сомнения. При этом определить на взгляд его национальную принадлежность было совершенно невозможно. Он и на человека-то был только слегка похож, какой-то лупоглазый мальчик-инопланетянин со старческим спившимся лицом, змеящейся улыбкой и синяками под глазами, порой с двойными.
Несчастный отец этого существа был подполковником ракетных войск и идейным коммунистом, мама Генриетта Ивановна работала инженером. Какое-то время в середине 80-х Алекс жил с родителями на севере, на улице Манчестерской (или рядом с ней) – ещё б ему не играть в рокенролл! Ближайшее метро к нему было «Площадь мужества», которую циничные панки-пересмешники именовали не иначе, как «Площадь мужеложества». Учась на первом курсе, я пару раз ездил к Алексу в гости и возил своих новых друзей посмотреть на это чудо света. Вспомнить эти совместные тусовки нет никакой возможности, настолько мы были постоянно вусмерть пьяные, но вот что я отлично помню, так это его отца, который открыв нам дверь, каждый раз, настойчиво, но напрасно пытался уберечь нас от общения с сыном:
- К Саше? Да вы знаете кто он такой? Он … – старик (тогда для нас любой человек за сорок) осёкшись и задохнувшись отчаянно потрясал в воздухе рукой со свёрнутой трубкой газетой «Правда». – Идите лучше отсюда поскорей.
Мы знали. Отец Алекса тоже знал и пытался нас спасти. Но было поздно. За его спиной нарисовывался лютый карлик-клоун и мы с ним уносились в неведомые синие дали, пропивать наши честные стипендии.
Мы знали. Отец Алекса тоже знал и пытался нас спасти. Но было поздно. За его спиной нарисовывался лютый карлик-клоун и мы с ним уносились в неведомые синие дали, пропивать наши честные стипендии.
У Алекса было начальное медицинское образование. Одно время он работал санитаром, а может даже фельдшером на Скорой Помощи. Не долгое, к счастью. Пока его с треском не выперли за то, что он пристрастился к баллонам с веселящим газом, служившим благим целям анестезии. Пока Скорая мчалась на вызов, Алекс приводил себя в форму, тайком неоднократно припадая к вожделенным баллонам. Выскакивал из машины, как резиновый мячик, с носилками под мышкой и шприцом в руке, он без всякого лифта обгонял врача и врываясь в квартиру к пациентам, кричал что есть сил:
- Где больной? Кто больной?
Рассказывают, что некоторые старички и старушки при виде оголтелого санитара, вращающего глазами, мгновенно выздоравливали. Но чудодейственного Алекса всё равно уволили. Не уверен, правда, что это реальная история, а не байка, рассказанная Алексом, или придуманная его многочисленными собутыльниками.
Таких баек было сотни. Реальность в жизни Алекса Оголтелого навсегда перепуталась с галлюцинациями. А что вы хотите от существа с диагнозом «маниакально-депрессивный психоз». Фельдшер Александр Львович Строгачёв действительно работал в психиатрической лечебнице два через два и таскал оттуда пачками циклодол и всяческие нейролептики. Его альтер эго – плютик Алекс Оголтелый периодически лежал в качестве пациента в той же больнице. Вот вам и Чехов с палатой номер шесть.
Алекс был ходячим мемом, когда и слова такого не было в помине. Он стал городской легендой и количество историй о его безобразиях - весёлых и отвратительных - просто зашкаливает. Некоторые из них напоминают городской фольклор. Что-то типа историй про злобного весёлого шута, вечно пьяного и вечно оставляющего с носом тупых ментов. Оголтелый был настоящим, а не виртуальным троллем и он обожал троллить представителей власти. Вот, например, типичная история: сидит Алекс на поребрике перед рок-клубом. Подходит к нему мент, спрашивает:
- Ты чего сидишь на поребрике, рожа?
- А ты чего стоишь у поребрика, рожа? – отвечает Алекс и с диким хохотом убегает.
Мизансцена закончена.
Бегал Алекс, кстати, быстро. Говорил, что в детстве занимался лёгкой атлетикой. Может, и не врал. Но в любом случае от этого его умения зависела его выживаемость. Бегать ему приходилось часто: и от ментов, и от гопников, и от собутыльников. Иногда его догоняли и били. В случае с ментами очень помогали две вещи – психиатрический диагноз и удостоверение фельдшера из психушки. Особенно, если они предъявлялись одновременно. Обычно Алекс отделывался побоями и вытрезвителем, реже «сутками» (15 суток принудительных работ). Но частенько проказы сходили ему с рук. Мне больше всего нравится история про красного коня. Надеюсь, это был тот самый пластмассовый конь на колёсиках, о котором я ещё раз упомяну в своём рассказе. Так вот, в один тёплый летний день моральные уроды во главе с Алексом украсили игрушечного коня воздушными шариками, положили сверху баклажку с портвейном и привязали к нему самодельный израильский флаг. И с таким вот нарядным конём они гурьбой тащились по Петроградке к Петропавловскому пляжу, пока их не остановил доблестный милиционер, чтобы выяснить, что это за хрень. Алекс, одетый в костюм-тройку двадцатых годов, купленный за трёшку у старушки на Апрашке, выглядел на редкость внушительно. Тем более, что костюм был на три размера ему велик. Круглая металлическая оправа очков и пионерский галстук добавляли ему внушительности. Остальные отщепенцы тоже выглядели так, словно только что сбежали с арены цирка. Дедовские пиджачины, отцовские туфли с отбитыми каблуками, узкие галстучки, самодельные значки, крашеные шевелюры, наглые рожи в узеньких чёрных очках – в Рязани, откуда он недавно перебрался в Ленинград таких зверюг не водилось.
- Так. Стоять. Кто вы такие и куда следуете?
- Ну вот и всё! – Радостно поприветствовал Алекс мента на своём птичьем языке. - Да ладно! Вы что не знаете? Стыдно, товарищ сержант! Плютики не потерпят! Сегодня национальный еврейский праздник Купания красного революционного коня. Вот так! Мы - евреи. Ведём коня купаться. Ясно?
Всё было настолько нелепо, что страж растерялся. Плютики? Евреи? Коня? Милиционер дал слабину. Напористость Алекса заставила его на секунду замешкаться, засомневаться в себе. Раз они так нагло себя ведут, может им этим «плютикам», правда, разрешили. Праздник, всё такое. Тем более, что он уже точно когда-то что-то слышал про красного коня. Революционного! Стоит ли с ними связываться? Может пропустить? И пока милиционер выходил из ступора – процессия невозмутимо двинулась дальше. Кузьма Сергеевич нервно ворочался в гробу. Акционизм в чистом виде – не правда ли?
Грустно, но в историях про Алекса отдельное большое место занимает туалетно-фекальная тема. Байки о том, как Алекс бросался своим говном (в портреты членов политбюро в школе, в прохожих, ментов и т.д.,) я пересказывать не буду по двум причинам: мне это отвратительно, и я с этой его стороной к счастью никогда лично не сталкивался. Если всё это правда (а скорее всего - правда), то это наверняка связано с его психиатрическим диагнозом – любой психиатр вам это подтвердит. Так что сам лично не знаю, было такое, или не было, врать не хочу.
Зато я точно знаю, что Алекс был законченным клептоманом. Хотя, в данном случае это не тактичное определение. Клептомания – болезнь, и больные страдают от неё, а Алекс был прожжёным воришкой и совершенно не мучился совестью от этого. «Совесть – это грустная повесть, где страницы чёрные перемежаются с белыми» – писал в то время мой приятель, панк-поэт Макс Васильев. Так вот, это не про Алекса. В его повести все страницы были белыми.
► Розыгрыши Interesting Punk: https://vk.cc/9HshAj
►Панк-рок и литература. Посты IP о книгах: https://vk.cc/7B6RiT
P.S. Отправка приза с автографом по территории Р
#средиакуликрокодилов #запискипанкпродюсера #антонсоя #interestingpunk
